«Красная новь», № 1 (5), 1922 г. - Страница 1

К оглавлению

1

Хотя статьи публицистического и научного характера занимают в журнале около 2/3 всего объема – центр тяжести не в них, центр тяжести в литературном и художественном материале. Чем далее, тем больше привыкаем мы смотреть на «Красную новь» как на журнал по преимуществу литературный: к этому особенно понуждает тщательный подбор именно этого материала, его разнообразие и стильность. Открывается номер четырехактною пьесою Вяч. Шишкова «Вихрь». Невозможно, немыслимо читать без захвата эту драматическую быль недавнего прошлого. Перед нами деревня. Из нее увели, угнали силой на войну самых лучших, здоровых работников-пахарей. Деревня сбилась с пути: одна половина высыхает в тоске и горе, другая – по наклонной плоскости мчится прямо в пропасть: кутит, развратничает, пьянствует, картежит, – словом, прожигает жизнь безо всякой жалости. Чувствует глухо деревня, что бойня идет не из-за нее и не за нее: тут запутаны чьи-то иные, чужие интересы. Но ей ли одной, косной деревне, все понять, самой подняться, самой отстоять свои права.

Она протестует, но глухо, она сознает, но слабо: ее в Октябрьские дни поведет за собою светлый и сознательный и решительный город… Возвращаются в деревню несчастные калеки – одного привезли совсем как чурку: без ног и без рук, даже и жена отказалась принять его, такого-то… Другой, еще так недавно полный радужных надежд, оторванный в самом начале счастливой жизни, – возвращается в синих очках: слепой… Эти жертвы чужой, непонятной (пока еще) войны являются тем ферментом, на котором станет бродить потом прозревающая деревня…

Драма хороша: размерена, выдержана, образна по сюжету и стильна по языку, только кой-где, всего 2–3 раза сбивающемуся от простоты к декламации.

«Тиф» – рассказ Сергея Семенова. По нашему мнению, этот рассказ, подобно многим отличным художественным произведениям (и в первую очередь – произведениям Ф. М. Достоевского), выходит за пределы только художественного произведения: это мастерский, до последних граней детализованный анализ переживаний, настроений и вообще состояния человека, больного тифом. Шаг за шагом повествует автор, как приближалась страшная болезнь к комиссару Наумчику, «как она его все теснее захватывала в жаркие объятия, как он сопротивлялся, а потом… потом не стало больше сил, наступила тьма, потерялось сознание, температура чрезвычайная, бред, почти горячка»… Надо помнить, что перед нами не просто больной – перед нами революционер, военный комиссар полка, Наумчик: чуть затеплились силы – он уже рвется к делу, ему уже охота не на койке оставаться, а скорее на коня и в дело… Подъем и упадок сил здесь в значительной мере зависит от этих чисто революционных настроений больного. В целом очерк безусловно хорош как произведение художественное и как мастерский, детальный анализ. Укажем на отдельные промахи и недочеты.

«Даже юмористические элементы мышления не чужды ему (Наумчику)» – неловко характеризует автор своего героя, а в другом месте про него же:

«У Наумчика был хороший, правильно работающий аппарат мышления…»

Вот пример словесной тарабарщины: «Гигантские наступления, кошмарные отступления… Период колоссального напряжения революционной энергии, и кошмарные отступления сменяются еще более сверкающими наступлениями…»

К великому удовольствию, это все промахи, которые мы заметили и которые, как бельмо на прекрасном глазу, – пришились к рассказу.

Б. Пильняк поместил отрывки из романа «Голодный год». Первые два отрывка («Смерть старика Архипова» и «Кожаные куртки») написаны художественно, дают настроение, а вот что касается остальных – чрезвычайно трудно и понимать и, главным образом, связывать их один с другим – это же только отрывки одного и того же романа, а на самом деле они все вместе впечатление оставляют неопределенное и не дают никакого общего, цельного представления.

Мы уже привыкли от Всев. Иванова получать одну прекрасную вещь за другой: «Бронепоезд 14–69» – одно из его лучших творений. Этот бронепоезд у белых; его задача – курсировать на определенном участке, сокрушать красных партизан… Но пришло и ему время – партизаны осилили бронепоезд: обрызгали его своею кровью и мозгами, а все-таки взяли…

Эпизоды в повести неподражаемы, особенно один – с американцем, попавшим в руки партизан. Дело, казалось бы, конченное: с минуты на минуту ждешь, что толпа разорвет его в своем безудержном гневе… И вдруг, как светлый луч во тьму, – кидается мысль о том, что следовало бы отпустить его, только рассказать сначала, «за что мы боремся». Но американец – ни в зуб толкнуть по-русски, а по-ихнему партизаны – тоже. Да, видно, дело не только в словах: американец понял все, что хотели сказать ему партизаны. Сцена великолепная. Повесть дает представление о целой полосе борьбы еще в то время, когда «остатки колчаковской армии отступали от Байкала в Маньчжурию, по Амуру – на Владивосток».

С примечаниями редакции помещена «Диктатура пролетариата» Бернарда Шоу, дающего довольно правильный анализ ее существа. Его ошибки и недомолвки, его несогласия совершенно правильно указаны в примечаниях редакции.

Тов. Покровский в статье «Наши спецы в их собственном изображении» разбирает статьи, помещенные в заграничном «Архиве Русской Революции» двумя бежавшими за границу спецами. Ничего особенно нового, разумеется, эти спецы сказать не могли ни про советскую власть, ни про себя. Советская власть для них – гнездо разбойников, а их собственный саботаж и подлая продажность, которою теперь они кичатся, – заслуга перед отечеством.

1